Борис Вишневский, политик, публицист, депутат Законодательного собрания Санкт-Петербурга, член партии Яблоко, лауреат Премии МХГ

Семь лет лишения свободы Алексею Горинову за выступление на заседании Совета депутатов Красносельского района Москвы.

Сотни многотысячных штрафов за «дискредитацию Вооруженных сил».

Десятки уголовных дел о «фейках об армии» с отправкой в СИЗО до суда.

Обвинения в «демонстрации экстремистской символики» с запретом в течение года участвовать в выборах (в случае с главой московского муниципалитета «Якиманка», «яблочником» Андреем Моревым, было наклеено провокатором на его машину).

Прокурорское требование отправить на 5 лет в колонию Андрея Пивоварова якобы за участие в деятельности «нежелательной организации».

Все это — недобрые приметы времени, наступившего после 24 февраля.

Бессмысленно анализировать эти судебные и прокурорские решения на предмет их законности: Конституция тут, что называется, и близко не стояла, и к праву (не путать с законом) это не имеет никакого отношения.

Напротив, они демонстрируют отказ от одного из главных принципов права — принципа правовой определенности. Этот принцип предполагает возможность любого гражданина (и любой организации) предсказывать последствия тех или иных своих действий. Понимать, что можно, а что нельзя, и какие последствия вызовет то или иное поведение.

Простейшая аналогия — правила дорожного движения. На дороге расставлены знаки и разметка. И каждый автомобилист понимает: сюда ехать можно, сюда — нельзя, поеду, туда, куда нельзя, — могу получить такое-то наказание. Здесь можно остановиться, здесь — нельзя, это грозит таким-то штрафом. И так далее, и тому подобное. А теперь представьте себе, что знаков и разметки нет. И, выбирая путь, вы едете по «минному полю», не зная заранее, куда можно ехать, а куда нет. И узнаете, что ехать было нельзя, только тогда «рванет» — когда вас останавливает свисток гаишника, уверяющего, что вы нарушили правила. Или когда приходит квитанция о штрафе.

Так вот точно такая же ситуация сегодня — в российском политическом пространстве, где невозможно предсказать последствия того или иного поведения. Потому что невозможно предположить, где может «рвануть»: какое действие будет объявлено незаконным и признано наказуемым. Объектом репрессий может стать любой, на кого укажет государство, и защититься, как правило, не удастся.

Именно это показывает практика применения репрессивных законов о «дискредитации» и «фейках», об «иностранных агентах» и «нежелательных организациях», об «экстремистской символике» и «государственной измене».

Все что угодно, без всяких доказательств, может быть объявлено «дискредитацией Вооруженных сил». Даже, как только что решил суд в Нижнем Новгороде, взятие в кавычки слова «спецоперация», то есть наказуемым объявлено всего лишь выражение «орфографическим путем» своего отношения к происходящему. Или «фейком о действиях армии» (для чего достаточно несовпадения с «официальной позицией Минобороны».

Кого угодно и без всяких доказательств, особенно после недавнего изменения законодательства, можно объявить «иностранным агентом», а любую организацию без всяких доказательств можно признать «нежелательной», после чего привлекать к уголовной ответственности за «участие в ее деятельности».

Кого угодно и без всяких доказательств, особенно после недавнего изменения законодательства, можно объявить «изменником». Так и не объясняя ему (как Ивану Сафронову), какие именно «тайны» он якобы выдал.

Что касается «экстремистской символики», то наказание можно получить даже за символику так называемого умного голосования, даже будучи при этом его принципиальным противником и подвергая его разгромной критике.

Притом законодательство меняется уже практически ежедневно — специфические персонажи типа Василия Пискарева или Андрея Климова, Андрея Лугового или Марии Бутиной, Олега Матвейчева или Михаила Делягина и прочих готовы непрерывно генерировать все новые и новые запреты и наказания.

И вот уже в закон о митингах и собраниях (и так-то предельно жесткий) вносят новые запреты — на сей раз на проведение публичных акций около органов власти (где же еще их проводить, чтобы власть услышала?) и вообще везде, где их захотят запретить власти на местах.

А не менее специфический, чем описанные выше, персонаж — сенатор Андрей Клишас — предлагает вернуть в Уголовный кодекс статью о «вредительстве». После чего, как уже отметили, будут воспроизведены почти все пункты «сталинской» 58-й статьи Уголовного кодекса РСФСР 30-х годов прошлого века, ставшей основой для массовых репрессий. Да и сроки по нынешним статьям уже недалеки от «сталинских».

Будь у нас сегодня нормальный Конституционный суд, например такой, каким он был не только в 1992—1993 годах, но даже в 1995—1999, все указанные репрессивные законы были бы, что называется, помножены на ноль как не соответствующие Конституции по целом ряду статей и нарушающие указанный принцип правовой определенности.

Для справки: Конституционный суд не раз отмечал, что «неоднозначность, неясность и противоречивость регулирования недопустимы, поскольку, препятствуя надлежащему уяснению его содержания, открывают перед правоприменителем возможности неограниченного усмотрения, ослабляющего гарантии конституционных прав и свобод.

Вот мы и наблюдаем, особенно после 24 февраля, это «неограниченное усмотрение». Когда говорить о «гарантиях конституционных прав и свобод» становится просто невозможно.

Примечательно, что на фоне происходящего российский президент (на встрече с главами думских фракций) заявляет, что западные «бывшие демократии» стали тоталитарными странами.

Предложить президенту «оборотиться на себя» никто из придворных депутатов, естественно, даже и подумать не посмел, не то что сказать.

Источник: Новая газета. Европа, 11.07.2022