Опубликованы новые видеосвидетельства пыток в саратовской тюремной больнице

Правозащитный проект Gulagu.net опубликовал новые видеосвидетельства изнасилований и пыток заключенных в туберкулезной больнице номер 1 УФСИН по Саратовской области. С нами основатель проекта Владимир Осечкин и человек, благодаря которому видеосвидетельства пыток предали гласности, бывший заключенный саратовской тюремной больницы Сергей Савельев.

Сергей, говорят, прокурор Саратовской области лично обжаловал постановление суда о вашем заочном аресте по обвинению в "неправомерном доступе к компьютерной информации". А до этого еще и само уголовное дело прекратили.

Видеоверсия программы

Сергей Савельев: Возможно, это какая-то уловка, чтобы я вернулся в Россию. Но я туда не собираюсь, зная, чем это чревато. Возможно, они просто ищут новую, более правдоподобную формулировку.

Марьяна Торочешникова: Кто-то из представителей российских властей пытался с вами связаться и получить официальные показания?

Сергей Савельев: Нет.

Марьяна Торочешникова: Владимир, что именно на этих новых видео? Мы, к сожалению, не можем их показывать.

Владимир Осечкин: Это десятки конкретных фактов самых страшных пыток, которые можно представить: изнасилования, использование швабр разного диаметра, которые разрывали внутренности и причиняли огромную боль пострадавшим. Эти извращенцы, эти "капо" по очереди их насиловали. Это страшно! Мы только-только отошли после публикации видео, напились успокоительных. А несколько человек вообще работать над видеоархивом: это очень тяжело.

В ближайшие дни мы представим конкретные материалы и документы, покажем, что ряд должностных лиц УФСИН находились при исполнении за пультом видеоконтроля, буквально в десяти метрах от места пыток. Туберкулезно-легочное отделение номер 8 – это как тюрьма внутри тюрьмы, откуда невозможно вырваться. Те, кто совершал пытки, являлись по документам медперсоналом. Это была секретная пыточная тюрьма.

Марьяна Торочешникова: Сергей, а были ли в этой тюремной больнице люди, вообще не причастные к пыткам или не знавшие о происходящем?

Сергей Савельев: Конечно, нет, ведь после всех этих истязаний остаются травмы, и все это должно фиксироваться медицинским персоналом и направляться для проведения проверки. Но это не делалось, а значит, медперсонал просто фальсифицировал документы, скрывая эти факты.

Владимир Осечкин: А тем, кто собирался жаловаться в прокуратуру, вкалывали психотропные препараты, чтобы они не могли разговаривать.

Марьяна Торочешникова: Исполняющий обязанности начальника Управления ФСИН по Саратовской области Антон Ефракин заявил, что после обнародования первых видеозаписей с пытками уже уволены 18 сотрудников. Но если верить вам, то увольнять нужно всех.

Сергей Савельев: Разве увольнение является наказанием? Лиц, ответственных за организацию пыток, нужно привлечь к уголовной ответственности.

Владимир Осечкин: Нам достоверно известно, что кураторами этого пыточного конвейера являлись начальник отдела "М" УФСБ по Саратовской области Дамир Ямбаев и заместитель начальника ОСБ УФСИН по Саратовской области Юрий Вдовин. После скандала Ямбаева срочно сняли с этой позиции и спрятали в одном из университетов региона под видом сотрудника из аппарата прикомандированных.

Администрация была абсолютно в теме, создавала условия. Начальник ОТБ-1 Павел Гаценко более десяти лет по согласованию с ФСБ и руководством ФСИН возглавлял эту пыточную. И сколько бы жалоб на него ни поступало, сколько бы людей ни погибало от пыток в Саратовской больнице, его все это время прикрывали спецслужбы, как и его ближайшего соратника, начальника отдела безопасности ОТБ-1 Сергея Мальцева.

Гаценко и Мальцев по указанию Вдовина и Ямбаева дали ход так называемым "разработчикам", "активистам". Сергей Ананьев по кличке Ананас, осужденный за убийство с расчленением, несколько месяцев пробыл завхозом психиатрического отделения ОТБ-1. Через несколько месяцев его «повысили» – он стал дневальным начальника ОТБ-1, то есть, по сути, главным "активистом". В "бей-бригаду" входили Радик Гимадеев, осужденный бывший сотрудник МВД, Виталий Янин, завхоз психиатрического отделения. Также туда входил Сергей Линкевич, завхоз хирургического отделения, один из самых страшных "капо", который практически всех старался насиловать в прямом смысле этого слова.

Эти "капо" били, пытали, насиловали, разрывали людям внутренности, потом местные медики латали их в хирургическом отделении, где они находились во власти того же насильника Линкевича. Если человек пытался пожаловаться, ему вкалывали психотропные вещества и перетаскивали его в психиатрическое отделение к Виталию Янину: куда ни кинь – всюду клин. В основную "бей-бригаду" входили еще Петр Зоткин, Александр и Дмитрий Крайновы, Виктор Шиянов и несколько других заключенных.

Марьяна Торочешникова: Владимир, уже появились новые осведомители, которые начали "сливать" вам видео из четырех других российских тюрем или колоний. Наверное, там будет и Иркутск, который тоже считается одним из самых страшных пыточных регионов.

Владимир Осечкин: По количеству изнасилованных и запытанных это регион-рекордсмен. То, что они устроили там со страшными "пресс-хатами" и в отношении протестовавших против пыток более 400 заключенных из Ангарской колонии номер 15, как они обычную колонию превратили в колонию, где более 50% осужденных находятся в статусе "гарем", это просто чудовищно!

«Госизмена» и «содействие терроризму»: что общего в деле Ивана Сафронова и Абдулмумина Гаджиева?

Федеральная служба безопасности России завершила расследование дела Ивана Сафронова о государственной измене. Сафронов, в недавнем прошлом журналист "Коммерсанта", в момент ареста был советником главы Роскосмоса.

На видеосвязи с нами – сестра Ивана Сафронова Ирина Ковязина и его адвокат, лауреат премии Московской Хельсинкской группы Иван Павлов, вынужденный покинуть Россию из-за обвинений в разглашении тайны следствия, признанный Минюстом РФ физлицом, исполняющим функции СМИ - иностранного агента.

Ирина, некоторое время назад адвокат Дмитрий Катчев рассказывал, что Ивана фактически лишили возможности получать в тюрьме письма и самому отправлять корреспонденцию. Что сейчас известно семье об Иване?

Ирина Ковязина: Писем нет с конца сентября. Всю информацию мы узнаем только от адвоката.

Марьяна Торочешникова: За все то время, что Иван находится под стражей (с июля 2020 года), вам не дали ни одного свидания с ним. Ему запрещают и телефонные разговоры.

Ирина Ковязина: Это серьезная статья, по ней запрещено любое общение. Был запрещен даже звонок матери в прошлом году на ее юбилей.

Марьяна Торочешникова: Иван, в чем именно обвиняют вашего подзащитного?

Иван Павлов: Недавно к первоначальному эпизоду, касающемуся передачи информации якобы представителю чешской разведки в 2017 году, был добавлен еще эпизод передачи определенных сведений, которые следствие расценивает как "составляющие государственную тайну", некоему политологу Демури Воронину. Получив эту информацию от Сафронова, он якобы передал ее немецкой и швейцарской разведке. Сегодня мы услышали еще об одной географической точке: якобы Сафронов передавал информацию японской разведке. Все это напоминает 30-е годы прошлого века, когда людей обвиняли в том, что они японские, китайские, индийские шпионы, рыли тоннель из Москвы в Бомбей или в Лондон.

Марьяна Торочешникова: Формулировка, прописанная в УК РФ, позволяет обвинить в госизмене любого журналиста, который общается с иностранцами и при этом пишет на чувствительные для спецслужб темы?

Иван Павлов: Не только журналиста, но и любого человека, который так или иначе соприкасается с какой-то чувствительной информацией и имеет зарубежные контакты. А в наше военное время сфера чувствительности настолько расширена, что под категорию "гостайны" может попасть любая, даже безобидная информация. Мы видим целую грядку дел в отношении ученых.

Марьяна Торочешникова: Российские власти говорят, что обвинения не имеют отношения к деятельности Ивана Сафронова как журналиста, но, судя по тому, что всплывало в последние дни, следили-то за Иваном именно тогда, когда он работал журналистом.

Иван Павлов: Сейчас это уже не скрывается даже в тексте официального обвинения. Газета "Ведомости" опубликовала полный текст обвинения, где было написано, что "инкриминируемые действия относятся исключительно к 2017 году", а тогда Иван был корреспондентом газеты "КоммерсантЪ" и больше никем.

Марьяна Торочешникова: Иван, вас фактически выпихнули из страны и лишили возможности полноценно защищать Ивана Сафронова. А теперь вас еще объявили "СМИ – иностранным агентом". Где это видано, чтобы адвокат объявлялся "средством массовой информации"?

Иван Павлов: Это действительно дико. Ну, будем работать и в таких условиях. Я продолжаю оставаться защитником Ивана Сафронова, пусть "на удаленке". Мы рассказываем о том, что происходит за закрытыми дверями в закрытом деле (конечно, не нарушая никакой гостайны). Очень легко творить произвол, когда судья, прокурор, следователь уверены, что никто не узнает подробностей.

Марьяна Торочешникова: Пока ФСБ в Москве обвиняет Ивана Сафронова в госизмене, ФСБ в Дагестане обвиняет другого журналиста, Абдулмумина Гаджиева, в содействии терроризму. Почти два с половиной года редактор независимой дагестанской газеты "Черновик" Гаджиев находится в следственном изоляторе, откуда продолжает писать. Именно за независимую журналистскую позицию, уверены коллеги Гаджиева, против него и сфабриковали уголовное дело, по которому ему теперь грозит пожизненный срок.

К нам присоединяется член совета Правозащитного центра "Мемориал" (организация объявлена "иностранным агентом"), руководитель программы поддержки политзаключенных Сергей Давидис.

Сергей, "Мемориал" признал Абдулмумина Гаджиева политзаключенным, а Ивана Сафронова – нет: почему?

Сергей Давидис: Дело Абдулмумина Гаджиева публично, материалы его доступны, и мы можем уверенно утверждать, что оно политически мотивировано, а обвинения в отношении него сфальсифицированы. В деле Ивана Сафронов нет открытых материалов. Мы видим в нем признаки незаконности и политической мотивации, но вынести аргументированное решение о признании его политзаключенным без анализа материалов дела пока не можем.

Марьяна Торочешникова: Кому и чем помешал Абдулмумин Гаджиев? И почему против него выбрали именно такую статью – "Содействие террористической деятельности"?

Сергей Давидис: В Дагестане идет борьба с независимыми СМИ, особенно с религиозными позициями, которые не нравятся власти. А Абдулмумин Гаджиев известен своими статьями консервативно-религиозного свойства. Его взгляды не запрещены, тексты не признавались экстремистскими, но это не нравилось власти. И сам "Черновик" вызывал раздражение, его сотрудники подвергались репрессиям, были покушения, убийства.

С другой стороны, мы видим массовую фабрикацию дел о мусульманском терроризме. По многим делам мы видим: как всегда, «ищут под фонарем». Силовикам нужно отчитываться о раскрытии «террористических дел» и демонстрировать угрозу исламского терроризма, оправдывая этим ограничение прав граждан. Дело Абдулмумина Гаджиева оказалось на пересечении двух этих тенденций: запроса из Дагестана и общей ситуации в стране.

Марьяна Торочешникова: Почему так много людей преследуют именно по "террористическим" статьям?

Сергей Давидис: Есть две большие группы. Первая – это люди, принадлежащие к религиозной организации, в первую очередь к признанной террористической и запрещенной в России "Хизб ут-Тахрир". Тут сочетание тенденций: погоня за отчетностью и поиск террористов «под фонарем», с одной стороны, и реальная паранойя российской власти, которая опасается любого независимого идеологически мотивированного объединения, тем более – политически окрашенного, а особенно – связанного с заграницей. В делах "Хизб ут-Тахрир" нет ни бомб, ни взрывчатки, ни попыток приготовления к терактам, ни разговоров о насилии.

А поскольку нужно демонстрировать и что-то другое, то зачастую фабрикуются обвинения в приготовлении к терактам, или к каким-то даже реальным терактам "пристегиваются" мирные мусульмане для того, чтобы показать раскрываемость и борьбу с угрозой исламского терроризма. Тут и дело о приготовлении к взрыву кинотеатра "Киргизия", фигурантов которого мы признали политзаключенными, и дело о взрыве в метро Санкт-Петербурга: подавляющее большинство людей оказались совершенно случайно привлеченными жертвами только потому, что они мусульмане.

Как поспорили Симоньян и Кадыров. Нужно ли называть национальность людей, совершающих преступления?

На связи с нами – руководитель Информационно-аналитического центра "Сова", лауреат премии Московской Хельсинкской группы Александр Верховский. Минюст внес "Сову" в реестр иноагентов, но в Центре с этим не согласны. Судя по недавно опубликованному обзору, антиэкстремистская политика в России становится все жестче, а проявления того, что в "Сове" называют "неправомерным антиэкстремизмом", встречаются чаще.

Александр Верховский: В этом году мы видим гораздо больше дел "об оскорблении чувств верующих", которые вообще не должны были заводиться. С другой стороны, есть большой массив дел, связанных с Навальным. Начались аресты и обыски (первый человек уже арестован) по делу об экстремистском сообществе, которое Навальный со товарищи якобы создали не позже 14-го года, с тем чтобы потом делать все остальное. Это очень экзотическая правоприменительная конструкция: якобы существовало некое сообщество, которое потом породило некие организации, признанные экстремистскими. Но теперь преследуют людей не за продолжение деятельности этих организаций, а за существование коренного сообщества.

За этот год больше 40 человек были осуждены за насильственные преступления по мотиву ненависти: значит, полиция занимается и тем, чем надо заниматься. При этом реальных ультраправых радикальных группировок почти не осталось: достаточно посмотреть, как не прошел в этом году "Русский марш".

При этом власти делают что-то странное. С одной стороны, они преследуют людей, которые совершают реальные преступления, с другой, ведут какую-то пропагандистскую кампанию, которая имеет противоположный смысл и результат. Очень много разговоров на всех уровнях о так называемой этнической преступности, и последние события, в которые вмешался господин Кадыров, это идеальный пример.

Марьяна Торочешникова: В Москве, по данным МВД, проживает 800 тысяч иностранцев, а год назад их было больше миллиона, то есть мигранты составляли почти десятую часть всего населения российской столицы. В основном это граждане Киргизии, Узбекистана и Таджикистана. Но "приезжими" некоторые москвичи называют и россиян из других регионов: например, кавказцев. Упоминание национальности в СМИ в последние два месяца вновь стало поводом для дискуссий. Так, после драки в микрорайоне Новые Ватутинки в Новой Москве возник спор между главным редактором государственного телеканала Russia Today Маргаритой Симоньян и главой Чечни Рамзаном Кадыровым.

Александр, насколько состоятельны споры об упоминании национальностей журналистами? Действительно ли это влияет на социальные настроения?

Александр Верховский: Думаю, влияет. Разумеется, я не считаю, что надо запретить называть национальность преступника. Но эпизод в Ватутинках включал очень странную реакцию правоохранительных органов. Были задержаны подозреваемые, началось расследование, но одновременно полиция почему-то сочла нужным обыскивать всю округу на предмет так называемых нелегальных мигрантов. Какая тут связь со случившейся дракой? Все участники драки, кроме одного человека, российские граждане. Это не работа на безопасность, а пропагандистский жест. И если продолжать в таком духе, то какое-нибудь очередное собрание местных жителей, возмущенных поножовщиной, может перерасти в беспорядки, как не раз случалось в прежние годы.

Источник: Радио Свобода*, 11.11.2021

* внесено Минюстом РФ в реестр СМИ-иностранных агентов.