На фото Павел Чиков, глава международной правозащитной группы «Агора»

Е. Альбац― Добрый вечер. 20.07. В эфире радиостанция «Эхо Москвы». У микрофона Евгения Альбац. И я начинаю нашу программу, посвященную ключевым событиям недели. Тем событиям, которые будут влиять на политику ближайших недель и месяцев.

Каждый раз, выбирая тему для передачи, я пытаюсь понять, что будет действительно играть в политике, в смысле будет иметь значение в политике в ближайшее время. А что нет. Ну вот, например, завтра первое заседание ГД, избранной по результатам фальсификаций 14 миллионов бюллетеней по всей стране, как показал математик Сергей Шпилькин и в результате фальсификаций электронного голосования в Москве, как показали специалисты по блокчейну, IT и так далее. Является в этом смысле старт думы нового созыва значимыми событием? Ну конечно нет. Потому что парламента в стране нет, эта ветвь власти, как все остальные, разрушена. Как говорил когда-то великий философ, ученик Хайека – Людвиг фон Мизес: парламент, который подчиняется исполнительной власти – это не более чем сборище людей, на все говорящих «да».

Второе событие — присуждение Нобелевской премии Марии Ресса, филиппинской журналистке и Дмитрию Муратову, журналисту и основателю «Новой газеты». Я поздравляю Дмитрия Муратова, надеюсь, что эта премия даст шанс газете выжить и конечно же он не несет никакой вины за то, о чем я буду говорить ниже. А говорить я буду о Нобелевском комитете в Осло. Как вы знаете, он не выкладывает список номинантов, он указывает лишь цифру. И в этом году было подано рекордное число заявок. Но мы знаем по прошлым годам, что среди номинантов, например, был наш российский «Мемориал», естественно, объявленный иностранным агентом. Никто не сделал столько, как «Мемориал», чтобы вернуть честь и память миллионам репрессированных и убитых в СССР и их семьям. И именно «Мемориал» последовательно боролся против войны в Чечне, а потом за права религиозных этнических меньшинств от различных мусульманских организаций до нынешних крымских татар. И если ставить кого-то в ряд с Андреем Сахаровым, Михаилом Горбачевым, то по значимости деяния для страны, для ее прошлого, настоящего и будущего — конечно же, как мне кажется «Мемориал» должен был быть выбран Нобелевским комитетом в Осло. Не менее значимо было бы решение дать премию политическим заключенным. Алексею Навальному, Марии Колесниковой, и тем Европа выразила бы свое отношение к репрессивным режимам и в России, и в Белоруссии. Это именно было бы знаком. Было бы позицией. Это было бы заявлением. Но Европа в лице своего Нобелевского комитета показала, что газ важнее. Что страх ее перед непредсказуемостью Путина — именно это определило решение Нобелевского комитета в Осло. Это не первый позор Европы. И не последний. Непрозрачность процедуры, неясность логики выбора создает ощущение удачно проведенной чекистами спецоперации. Не допустить «Мемориал», который весь о преступлениях тем, кому наследует Путин и корпорация, которая 21 год назад пришла к власти. Не допустить Навального, который прямой оппонент Путина. Наконец не допустить в заголовках собственно «Новую газету», чью журналисты Политковская, Милашина, прежде всего – прямые оппоненты султаната, созданного Путиным. И во имя Путина. Это спецоперация, была ли она на самом деле или это же был результат собственных страхов Европы и Норвегии, в частности – эта спецоперация удалась.

В тот же день российская власть выдала очередной список иноагентов, в который вошли 3 организации и 9 человек. Алексей Навальный уже 266 дней сидит по приговору, который Европейский суд по правам человека квалифицировал как неправомерный и с него сняли кличку «склонного к побегу», зато назвали «экстремистом, террористом». И в этом тоже суть решения Европы.

А сегодня мы будем говорить на тему, которая доминировала в последнюю неделю. И о которой очень много писали и говорили в социальных сетях. О пытках в российских тюрьмах и лагерях. Честно вам скажу, когда я посмотрела первый ролик, который выложил Владимир Осечкин, основатель проекта Гулагу.нет и он сегодня по Zoom в студии «Эхо Москвы». Владимир, здравствуйте.

В. Осечкин― Добрый вечер.

Е. Альбац― То когда я смотрела первый раз этот ролик, мне стало просто нехорошо. Я подумала, что это выше моих сил – говорить об этом. Вот есть темы, которые для меня совершеннейшие табу. Я не могу смотреть на экране фильмы, где делают больно детям. И вот то, что я увидела в этих роликах – мне потребовалось некоторое усилие, чтобы себя перебороть. Но потом я сказала себе: мы в России. От тюрьмы и от сумы в нашей стране зарекаться нельзя. И поэтому говорить об этом необходимо. И сегодня мой собеседник Владимир Осечкин, основатель проекта Gulagu.net. Он должен вывести в эфир человека, которого мы знаем только по имени. Сергей. Человек, который по словам Осечкина именно он вывез секретный архив ФСИН в Европу. И третий участник нашей передачи – Павел Чиков, юрист, руководитель международной правозащитной группы «Агора». Павел, вы здесь? Не слышу я.

П.Чиков― Добрый вечер.

Е. Альбац― Я вас плохо слышу. Итак, мой первый вопрос вам, Владимир Осечкин и вам, Павел Чиков. Объясните, пожалуйста, а зачем нужна эта ужасающая жестокость? Зачем это насилие с помощью швабры молодых мужиков? Зачем растяжка этих молодых мужиков под камеру? Вот зачем? Владимир Осечкин.

В. Осечкин― Это очень сложный вопрос. То есть, честно говоря, мне кажется, что ни один нормальный человек с нормальной психикой объяснить действительно целесообразность подобного и вообще каким-то образом попытаться оправдать это преступление против человечности. Для чего они это делают. Российские тюрьмы, российские колонии унаследовали порочные традиции ГУЛАГа.

В том числе, мы можем об этом молчать, можем не говорить, потому что это табуированная тема. Но у нас в каждом СИЗО, в каждой колонии, а их более 700 в России, существует определенная категория так называемых униженных заключенных. Именно каста. И соответственно практически вся основная масса заключенных находится в положении, когда в любой момент, если они скажут слово «нет», оперативникам ФСБ или ФСИН, их могут этапировать в целый ряд пыточных учреждений, которые известны практически любому заключенному. Потому что заключенные эту тему обсуждают больше и чаще всего, поскольку она жизненно важная. И судьбоносна. И в случае если будет из Москвы дана команда с Лубянки или с Житной, что с тем или иным заключенным нужно поступить вот таким образом, как продемонстрировано на видео, перевести его в касту униженных, будет такое внепроцессуальное решение, так называемое спецмероприятие, оперативная комбинация на сленге, как это называют оперативники Главного оперативного управления ФСИН России. Этого человека под предлогом подозрения на туберкулез из любого практически региона Южного федерального округа, Поволжья, из ЦФО могут этапировать в саратовское ОТБ-1. Якобы для лечения. Якобы для диагностики.

Где, как только человек выйдет из автозака – с ним даже будут работать не сотрудники, не персонал учреждения, не офицеры, хотя их, честно говоря, так называть даже не хочется. А с ними начинают взаимодействовать, начинают сразу бить, пытать, унижать. Вот так называемые «активисты», «бей-бригада», честно говоря, к ним применяют слово «капо», потому что мне кажется, оно более емко отражает суть происходящего. И вот эти завербованные заагентованные осужденные на длительные сроки лишения свободы, физически развитые, при очень мощной поддержке по линии оперативников ФСИН и ФСБ, которым по сути дана некая, если хотите индульгенция, лицензия на пытки. На изнасилования. Вот они ощущают полноту власти над любым человеком, которого привезли к ним на так называемую разработку.

В Иркутске вообще называются разработки. Внутрикамерные разработчики. И дальше вот эта абсолютно расчеловеченная бригада, которая потеряла человеческий облик, какие-то морально-нравственные ориентиры, у которых все уже стерто за годы работы сотрудничества с оперативниками ФСБ и ФСИН, они дальше уже по определенной однотипной методике раздевают догола, избивают в душевой. Связывают, уволакивают в маленькие, отдельно стоящие палаты. Потому что в той же Саратовской ОТБ-1 это областная туберкулезная больница, существовали как тюрьма, внутри тюрьмы спецблок, запираемое помещение. С несколькими камерами запираемыми. Под видеонаблюдение. Куда объекты так называемой разработки, по сути дела несчастных пострадавших по одиночке раскладывают. Там соответственно мы видим на видео, и мы догадывались и писали об этом годами, там человека растягивают в неудобной позе. В позе распятия в зависимости от того, что им нужно будет с человеком делать, какая стоит задача от оперативников ФСИН или ФСБ, дальше человека связывают в неудобной позе, задирают ноги с тем, чтобы оголить, извините за выражение, его задний проход.

И дальше соответственно начинается самое страшное. Приходит самый главный «капо» этого учреждения. В данном случае был Сергей Ананьев. Это дневальный начальника ОТБ-1. Это как адъютант, помощник из числа заключенных. Именно начальника учреждения. Который приносит с собой служебный видеорегистратор ФСИН, который ему выдали в штабе. И дальше на этот видеорегистратор происходит видеофиксация этих страшных пыток, унижений и там вопрос не только в том, что швабра или палка, в том числе и имеют место групповые изнасилования. Просто не все, конечно, мы можем из этого видеоархива публиковать на нашем канале или вообще в паблике. По этическим соображениям. Хотя и нас сейчас и за эту публикацию этого видеоархива какой-то малой части критикуют. И, наверное, в чем-то даже справедливо. Но по-другому мы просто не могли показать обществу весь ад происходящего.

Но есть и более страшные вещи. Есть материалы уголовных дел, которые доказывают и показывают, что имели место групповые изнасилования. Что насиловали те самые разработчики, которые в том числе ВИЧ-инфицированные. Когда человек даже после группового изнасилования не падал духом и старался не оговорить себя, не дать своего согласия на сотрудничество с этой страшной системой или не давать показаний против своих знакомых или против самого себя – тогда в ход шла самая страшная пытка, которую я только встречал за более чем 10 лет этой нашей антипыточной правозащитной деятельности. Тогда в задний проход вставлялся кипятильник и второй конец вставлялся в розетку. И начинал нагреваться. И дальше уже практически любой человек, который до этого терпел и считал, что может это все стерпеть – дальше соответственно…

Это очень страшно описывать, честно говоря. Но это надо, нужно это раскрыть, чтобы общество, наконец, пробудилось и знало, что в России существуют десятки пыточных тюрем. Что за последние 10 лет под руководством генералов ФСБ, которые курировали и контролировали сто процентов ФСИН, во ФСИН в целом ряде регионов созданы вот эти бей-бригады именно «капо». Тех, кого они смогли расчеловечить, по сути, по всей стране речь идет о сотнях боевиков, бойцов, которые в обмен на улучшенные условия содержания, на возможность УДО, на свидания извините за выражение, с проститутками, за наркотики, за спортивное питание стероиды. Которые могут и совершают практически в ежедневном режиме тяжкие, особо тяжкие насильственные преступления, разрывая внутренности нашим с вами согражданам.

Это объективная реальность, и соответственно этот пыточный конвейер действует в интересах генералов ФСИН и ФСБ, которые с помощью этого пыточного конвейера держат в страхе не только заключенных в этих пыточных учреждениях. Вопрос не в том, 10 или 15 учреждений являются пыточными, а все остальные у нас какие-то более-менее. Практически в любом учреждении любой заключенный понимает, что только если он перейдет какие-то флажки, которые устанавливают оперативники ФСИН и ФСБ, неважно, отказался сотрудничать, отказался стучать, отказался к примеру установить какую-то скрытую камеру наблюдения и аудиозаписывающее устройство под шконкой Алексею Навальному к примеру. Или отказался давать показания на Альбац и Осечкина. В любом случае, как только поступает команда сверху, если этот человек вышел за флажки и проявил какую-то человечность, попытался отстоять свое достоинство, попытался сказать, что он не будет действовать так, как хочет от него эта тоталитарная система, — мгновенно в отношении него в считанные дни принимается внепроцессуальное решение по линии оперативного управления, раздается звонок из центрального аппарата ФСИН, приходит наряд. И то, что мы сейчас видим на этих видеоархивах, которые нам передал Сергей – то, что сотни заключенных за последние годы из ГУФСИН по Краснодарскому краю, по Ростову-на-Дону, из Дагестана, еще из ряда других учреждений привозились на эти пытки и унижения в Саратовскую ОТБ-1.

Е. Альбац― Владимир, позвольте, я вас прерву, чтобы я могла дать слово Павлу Чикову. Только я должна сказать, что «капо», который упоминает Владимир Осечкин – это слово, которое появилось из немецких концлагерей и это сокращенное от «kameradschaft-polizei». Это служащий вспомогательной полиции концлагеря, это было особенно распространено в лагерях, где содержались евреи, которых отправляли в газовые камеры. Капо, как правило, были сами евреи, которые помогали нацистам урезонивать, уговаривать своих соплеменников и страшные совершенно истории, как в гетто Лодзи, где капо уговаривали тех, кто сидел в гетто отдать детей, говоря, что потом новых нарожаете. Новых тоже не нарожали, потому что пошли в те же газовые печи. Но это просто апропо к тому, что говорит Владимир Осечкин.

Павел Чиков, объясните мне, пожалуйста, вы юрист. Зачем вот эта система, о которой сейчас рассказывает господин Осечкин, существует в российском ФСИН? И насколько вы как юрист можете подтвердить, что это не только существует в отдельном туберкулезном госпитале, лагере в Саратовской области, но эта система, которая существует по всей уголовной системе России?

П.Чиков― Послушайте, российская тюремная система и любой сотрудник системы об этом довольно часто говорит, это государство в государстве. Это изолированная большая на 600 тысяч человек спецконтингента. Или сколько сейчас – 200-250 тысяч сотрудников. С огромными производственными мощностями, разбросанные по всей стране. Это огромная система, которая управляется. Нет никаких сомнений в том, что то, о чем говорит Владимир, это управляется централизованно. То есть это не какие-то эксцессы исполнителя на местах.

Е. Альбац― Подождите. Извините. Еще раз, это очень важно. Что значит централизованно?

П.Чиков― Владимир сказал, что осужденных из одних регионов перевозят в конкретные колонии и исправительные учреждения в других регионах для того, чтобы их подвернуть подобному воздействию. Решение о переводе из одного региона в другой принимается только центральным аппаратом. И сама по себе эта процедура свидетельствует о том, что этот массив, движение спецконтингента это у них называется, кого куда направить, по какой причине.

Есть некоторые, конечно, ограничения. Что осужденные должны отбывать в основном близко к дому. Но есть отдельные осужденные категории, например, террористы, которых отправляют в любое другое место. Почему это делается. Это делается для того, чтобы получить некий рычаг давления, шантажировать человека. Потому что вот эти унижения, то есть перевод в низшую касту – это тоже пришло, как правильно говорит Владимир, с гулаговских времен. Когда воровская иерархия была создана для чего – для управления огромным количеством осужденных в те времена, миллионы осужденных было. Сотрудников было недостаточно. И нужно было структурировать среди самих осужденных некоторую иерархию для облегчения управления. И на сегодняшний момент эта ситуация в основном контролируется силовиками. То есть теми же самыми сотрудниками ФСИН. И когда им нужно получить какую-то информацию, раскрыть какое-то преступление или действительно каким-то образом внедрить – они используют вот эти сложившиеся понятия в тюремной системе среди заключенных. А современные технологии в виде видеорегистраторов они как раз дают стопроцентные доказательства.

Понимаете, то есть если осужденного изнасиловали и записали это на видео — это видео будет храниться и в любой момент может быть использовано для того, чтобы его дискредитировать. То есть то, что удалось Владимиру вывезти эти записи – это в реальности используется именно как метод шантажа и давления.

Е. Альбац― Спасибо большое. Владимир Осечкин, я вижу, вы мне показываете свой телефон. Но мы сейчас должны уйти на рекламу, потом на новости, потом опять рекламу. И обратно мы вернемся в эфир в 20.33. Хорошо?

НОВОСТИ

Е. Альбац― Еще раз добрый вечер. 20.34. В эфире радиостанция «Эхо Москвы». И в студии вернее по Zoom мы говорим о пытках, которые существуют как система управления лагерным населением в российской системе ФСИН, во всяком случае, такой вывод приходится сделать из тех публикаций, из тех видеороликов которые выложил на сайте Гулагу.нет Владимир Осечкин, основатель этого проекта. И сейчас Владимир Осечкин должен подключить к эфиру человека, о котором мы только знаем, что он Сергей и что он тоже сидел. И что он вывез за пределы РФ секретный архив ФСИН в Европу. Он на связи, Владимир?

В. Осечкин― Сергей, добрый вечер. Ты нас слышишь?

Сергей― Добрый вечер. Да.

Е. Альбац― Здравствуйте, Сергей. Сергей, как журналист обязана вас спросить. Как мы можем быть уверены, что не некая мифическая фигура, а реально тот самый человек, который сидел и который работал с видеорегистраторами и вывез базу данных за пределы России?

Сергей― … Доказательная база очень широкая. Не доверять таким очевидным фактам…

Е. Альбац― Нет, как я могу быть уверена в том, что вы действительно тот человек, который работал с видеорегистраторами в одном из лагерей в России?

Сергей― Пока из соображений безопасности я не могу открывать свое лицо, раскрыть свое местоположение. Поэтому пока возможность давать какие-то пояснения, у меня есть только в таком формате.

В. Осечкин― Я могу что сказать. Мы буквально вчера представили обществу на нашем Ютуб-канале две части показаний Алексея Макарова, которого дважды подвергали жестоким изнасилованиями и пытками вот эти капо-разработчики ОТБ-1. И Алексей Макаров рассказал, что он знает Сергея, он с ним соприкасался, видел его в штабе. О нем достаточно подробно вчера 10-15 минут он говорил. То есть эти люди знают друг друга. Другой вопрос, что по соображениям безопасности мы не будем называть его фамилию. Не будем показывать его лицо. Пока в отношении него не будут в полном объеме приняты международной защиты и безопасности.

Е. Альбац― Владимир, о каком штабе вы говорите. Что за штаб?

В. Осечкин― Я думаю, что лучше здесь Сергея расспросить.

Е. Альбац― Давайте. Сергей, итак, вы белорус я так понимаю. Но сидели в российской тюрьме. Правильно?

Сергей― Да.

Е. Альбац― А почему вы оказались в российской тюрьме?

Сергей― Преступление было совершено на территории РФ. Я преступил закон.

Е. Альбац― Так. И какой у вас срок был?

Сергей― 9 лет.

Е. Альбац― Вау. Но я надеюсь, это не связано было с насилием против личности.

Сергей― Нет.

Е. Альбац― Вы программист, компьютерщик по образованию, или так жизнь сложилась?

Сергей― Так сложились обстоятельства, так жизнь сложилась.

Е. Альбац― Как оказалось, что вы стали работать?…

Сергей― Образования я такого не имею.

Е. Альбац― А как получилось, что вы стали работать в центре, куда собиралась информация с видеорегистраторов?

Сергей― Мне предложили работу, ведь каждого, кто приезжает, опрашивают, кто такой, откуда, что знаешь. Что умеешь. С кем знаком. То есть о каких-то умениях и навыках каждого человека, который приезжает в исправительное учреждение, как правило, известно всем. Я имею в виду сотрудников, администрацию. И нужен какой-то человек с такими-то конкретными способностями. Нужно просто открывать дела и смотреть.

Е. Альбац― А какие у вас были конкретные способности?

Сергей― Конкретно высоким профессионализмом я не обладал. Но какие-то обычные базовые познания компьютера обычных программ, Ворд, Эксель, Фотошоп. Это было на хорошем уровне, поэтому…

Е. Альбац― Так. И в чем заключалась ваша работа?

Сергей― Моя работа заключалась в ведении различной документации и работе с видеоархивами в том числе.

Е. Альбац― Вы работали, Владимир Осечкин сказал, в штабе. Вы работали в каком-то административном учреждении?

Сергей― Штаб — это такое общее название, в штабе находятся различные подразделения, скажем, административный отдел, кабинеты руководства, начальника и заместителей.

Е. Альбац― Это существует в каждой колонии? Извините, я просто не очень хорошо…

Сергей― Да.

Е. Альбац― Так. И к вам поступали данные с видеорегистраторов. Правильно я понимаю?

Сергей― Да, именно так.

Е. Альбац― Скажите, пожалуйста, видеорегистратор включается у сотрудника ФСИН автоматически или он может его включить, может выключить?

Сергей― Может включить, может выключить.

Е. Альбац― А тогда почему сотрудник ФСИН не боится, что он передал в общую базу видео, на котором он совершает насилие шваброй или как-то еще в отношении заключенного, что ему потом не дадут за это срок тюремный? Он же просто инкриминирует себя.

Сергей― Плохо слышал, извините.

В. Осечкин― Сергей, тебя спросили, почему сотрудник ФСИН, который делает эту видеозапись или агент ФСИН не боится, что потом это оглашено и будет возбуждено соответственно уголовное дело?

Сергей― Боятся, конечно, предпринимались различные меры предосторожности.

Е. Альбац― Например?

Сергей― Скажем, очень ограниченное количество людей были допущены. То есть это были единицы. И, как правило, это все должно было уничтожаться.

Е. Альбац― Ага. То есть это сбрасывается в общую базу данных, и все должно было быть уничтожено. Правильно?

Сергей― Да.

Е. Альбац― А вы не уничтожали? Вы это собирали в отдельный…

Сергей― Хранение подобных вещей, долгие сроки не предполагаются.

В. Осечкин― Здесь важный момент. Сергей, скажи, пожалуйста, кто-то из сотрудников ОТБ-1 брал данные файлы на флешках, чтобы куда-то дальше отвезти в качестве подтверждения реализации этого «спецмероприятия».

Сергей― Да.

В. Осечкин― Как это происходило? Потому что людям, сейчас тебя слушают огромная аудитория «Эхо Москвы», с тобой разговаривает один из самых известных в России журналистов и общество действительно хочет понять, что там происходило в деталях. Для чего в итоге снимались подобные страшные видео и куда они потом направлялись, по крайней мере, что тебе об этом известно.

Сергей― Это делалось либо по заказу, либо в каких-то скажем, воспитательных целях. С целью шантажа, заставить людей выполнять требования. И чтобы сломить. Конечно.

Е. Альбац― Когда вы говорите по заказу…

В. Осечкин― Этот файл куда-то дальше переносился, то есть здесь нарушена логика. Что идет видеосъемка, потом из общей базы это удаляется. Прямой вопрос, Сергей. Кто-то из учреждения забирал эти файлы?

Сергей― Довольно часто было достаточно просто самого факта того, что человек, подвергшийся издевательствам, знал, что велась видеозапись и ее потом не предполагалось использовать. Было достаточно того, что он уже на все согласен. То есть тогда хранение этой записи не было необходимым.

В. Осечкин― Все-таки конкретный вопрос. Были какие-то сотрудники, должностные лица по линии ГУФСИН, которые данные записи вывозили, было ли такое, чтобы кто-то из высокопоставленных сотрудников ФСИН данные файлы выносил с территории учреждения на каких-то электронных носителях. Для передачи мы можем предполагать. ФСБ, ФСИН России, кто-то еще?

Сергей― Да, были такие факты.

Е. Альбац― Скажите, пожалуйста, Сергей, вот правильно я понимаю, что существует несколько электронных хабов, то есть там, где вы работали, туда приносили данные с видеорегистраторов только конкретной колонии или конкретной группы колоний? Такие же хабы существуют и в других колониях РФ?

Сергей― Да. Я могу предполагать. Почти уверен, что да.

Е. Альбац― Владимир Осечкин у себя на сайте Гулагу.нет писал о том, что вы вывезли 40 гигабайт информации. Это вот все эти видеофайлы из одного региона, из практически одной колонии? Так я понимаю?

Сергей― Не совсем. Архив гораздо шире. Он не ограничивается одним учреждением.

Е. Альбац― То есть там данные из разных учреждений, из разных колоний и тюрем России?

Сергей― Да.

Е. Альбац― Понятно. Скажите, пожалуйста, ну вы понимаете, что анонимность можно сохранять до определенного момента? Что в любом случае вас по голосу вычислят?

Сергей― Я не знаю…

В. Осечкин― Здесь важно рассказать, Сергей рассказывал, что спецслужбы его уже вычислили. Как раз триггером был момент, когда он решил выйти из режима анонимности и обратиться к нам с просьбой за помощью об эвакуации, как раз поступило то, что его… Пусть он сам расскажет, кто его вычислил. Где его задерживали. И так далее. Сергей, если можешь в двух словах, чтобы аудитория…

Сергей― Честно говоря, наверное, уже довольно много мы проговорили сегодня, Владимир, как вы считаете.

В. Осечкин― Сергей, если ты считаешь, что на этом нужно ограничиться – это твое право.

Е. Альбац― Вы боитесь, что вас могут засечь и вычислить, где вы находитесь?

Сергей― Безусловно.

Е. Альбац― Понятно. Хорошо, Сергей. Последнее правило журналиста: нельзя подвергать свой источник какой-либо опасности. Поэтому если вы считаете, что сейчас вам надо выходить из эфира – давайте так и сделаем. Я буду спрашивать Владимира.

В. Осечкин― Сергей, спасибо. Тогда мы с тобой прощаемся.

Сергей― Всего вам доброго. Спасибо большое.

Е. Альбац― Вам удачи. Будьте живы. Владимир Осечкин, объясните все-таки, правильно я понимаю, что вот эта система таких видеозаписей, она существует в самых разных лагерях России? Что это не только то, что было на территории туберкулезной тюремной больницы в Саратовской области?

В. Осечкин― Да, совершенно правильно. И вот мы с вами разговариваем по видеозаписи я хочу показать, у нас есть несколько жестких дисков, большая часть из которых появились в архиве Гулагу.нет без участия Сергея и собраны благодаря нашим другим источникам, инсайдерам, бывшим сотрудникам, которые покидают службу и пытаются каким-то образом, передав Гулагу.нет такую информацию, разоблачить конкретные факты, известные им. Но что касается непосредственно этого самого секретного архива, потому что понятно, что масштабы видеозаписей с купольных камер с камер видеонаблюдения, видеорегистраторов во всех учреждениях, речь идет про терабайты. Но именно такого секретного видеоархива, который содержит прямые доказательства совершения, как вы правильно подметили, тяжких и особо тяжких преступлений в отношении людей, когда их бьют, насилуют, пытают, подвергают каким-то бесчеловечным мукам – это носит тоже системный характер.

И вот мы к этому выводу пришли буквально в последние два месяца, когда с одной стороны получилось так, что и Сергей вышел из режима анонимности и помимо того, что он нам передавал информацию из других регионов России, он уже когда деанонимизировался, он уже и по Саратову, откуда он сам освободился, предоставил объем информации, который частично уже видела широкая аудитория. Но параллельно наш комитет против коррупции и пыток, наши адвокаты, наши коллеги сейчас вместе с нами проводят большое независимое расследование по еще большему именно пыточному конвейеру в учреждениях Иркутского ГУФСИН. Только за последние полтора года были жестоко забиты и избиты более 500 заключенных и более 100 из них были переведены в этот самый нижний статус — касту униженных. То есть по сути речь идет о совершении более 100 насильственных преступлений в извращенной форме. Так вот, так получилось, что под давлением общества после широкого резонанса этих историй, когда нескольких заключенных изнасиловали до такой степени, что им пришлось делать операции, что кипятильники взрывались внутри человека, разрушая целостность кишечника и так далее. Все-таки под давлением медицинских документов, которые невозможно уже отрицать после этих операций был возбужден целый ряд уголовных дел.

И благодаря тому, что огромное количество правозащитников, адвокатов, журналистов начало постепенно разбирать этот пыточный конвейер в Иркутске, вот эта система сращивания оперативников и вот этих «капо» — она дала трещину. И буквально за последние полтора месяца начался такой грандиозный слив показаний, на нас вышли 3-4 недели назад несколько разработчиков из одного из учреждений, которые принимали участие в пытках, в истязаниях. Которые понимали, что сейчас следователи под давлением общества все-таки будут предъявлять целый ряд обвинений участникам капо-бригады и вот этим молодым ребятам, которые потеряли на какой-то момент человеческий облик. Которые вынуждены были внутри этой страшной системы становиться такими машинами для пыток и убийств. Им захотелось рассказать обществу, они не стали говорить, что они какие-то совсем уж несчастные, бедные. Они признали, что они совершали страшные вещи.

Но они рассказали нам под видеозапись то, что они это совершали по команде кураторов оперативников. Что все это было санкционировано сверху. А вот это самое массовое избиение и изнасилование было вообще санкционировано начальником ГУФСИН по Иркутской области полковником Леонидом Сагалаковым. Чью пыточную историю мы отслеживаем и по Хакасии, где он был первым зам. начальника ГУФСИН и потом начальником ГУФСИН по Брянской области, где было убито несколько заключенных в колонии номер 6 во вверенном ему учреждении. Там 4 уголовных дела возбуждено и расследуется по нашим заявлениям. И сейчас по Иркутску впервые с одной стороны по Саратову произошел слив информации со служебных видеорегистраторов, которые невозможно уже отрицать.

Это фактически подтверждает, что это системный характер, что это записывалось длительный период времени на разные модели служебных видеорегистраторов. Это не какой-то видеорегистраторов, который заключенные украли и втихаря какие-то извращенцы что-то записывали. Это разные модели видеорегистраторов. Эти файлы переносились на служебные компьютеры ОТБ-1, складировались, откуда, собственно говоря, Сергей это все и скачивал. То есть очевидно, что это первый пазл в доказательствах этих страшных, страшнейших преступлений. А с другой стороны Иркутск, где есть целый ряд капо-разработчиков, которые дают показания о том, что да, они это совершали в пресс-хатах, но ими руководили оперативники ГУФСИН и оперативники УФСБ. И плюс ко всему буквально несколько дней назад мы опубликовали показания одного из разработчиков, который в данном случае выполнял такую интеллектуальную роль. Он был не машиной для пыток, он был таким писарем, когда человек уже после всех страшных экзекуций обессиленный к нему подходил, он играл роль доброго следователя, с бумажечками, с большой тетрадью. И он записывал его показания. Уговаривал его согласиться признать свою вину и подписать какие-то показания, иначе все это продолжится с новой силой. И будет еще страшнее.

И он рассказал о том, что очень часто в кормушку, это маленькое окошечко в железной двери, которое закрывается в камеру, открывалось и туда протягивалась рука. Подходил кто-то из оперативников или сотрудников отдела режима и саму главному капо-разработчику в этой пресс-хате, в частности мы говорим про 128-ю камеру Денису Голикову, передавали оперативники — (неразборчиво) Сурин и еще один видеорегистраторы и то же самое эти видеорегистраторы записывали, фиксировали акты пыток, акты физического насилия, изнасилования. И самое страшное, что один из разработчиков рассказал, что оперативники очень часто проносили вот этим разработчикам не только видеорегистраторы, не только какое-то спортивное питание, но приносили туда и стероиды, и наркотические средства, которые повышают возбудимость, агрессию и так далее.

То есть один из самых главных капо-разработчиков, самых страшных разработчиков СИЗО номер один Денис Голиков, который тоже согласился нам рассказать, он сам признался, что когда его посадили в это СИЗО номер один Иркутска, он при росте 173 сантиметра весил 56 килограммов. За два года «сотрудничества» с оперативниками он превратился в машину для пыток, для страшнейших насилий он весил более 100 килограммов, он раскачался этими стероидами, превратился в какую-то огромную гориллу накачанную. Которая легко могла справиться практически с любым человеком, которого им закидывали. И вот, пожалуйста, вот механизм. И сейчас если мы соединяем ту часть нашего независимого расследования, которое у нас было на протяжении целого года в Иркутском регионе. Против чего очень сильно противодействовали ФСБ и Следственный комитет, потому что одного из наших коллег адвоката Дмитрия Дмитриева, на него даже готовили покушение в СИЗО через разработчиков. СКшные следователи, которые сами проводят расследование, чтобы воспрепятствовать полноте расследования, чтобы ограничить деятельность адвоката Дмитрия Дмитриева, они подговаривали разработчиков напасть на него и что-то с ним сделать такое, после чего он бы…

Е. Альбац― Владимир, во-первых, к сожалению, понимаете, когда вы упоминаете фамилии, «Эхо Москвы» как журналистская организация мы должны иметь хоть какие-то документы, которые это подтверждают.

В. Осечкин― Готов все предоставить.

Е. Альбац― Да. Теперь я хочу все-таки Павла Чикова спросить. Павел. Вы слышали то, что рассказывает Осечкин. Вы наверное так же как и я читали документы на Гулагу.нет и видели эти видео? Или, во всяком случае, какие-то.

П.Чиков― Конечно.

Е. Альбац― Вы полагаете, за этим последует какая-то реакция властей и руководства ФСИН и так далее?

П.Чиков― Реакция уже последовала. Уже возбуждены несколько уголовных дел. И я уверен, что ценность видеозаписей заключается в том, что это бесспорные доказательства. Они очевидные. И пока следственная судебная практика уже за много лет сложилась таким образом, что при наличии видеозаписей, на которых совершаются преступления, уголовные дела возбуждаются, доводятся до суда. Здесь у меня почти нет сомнений в том, что по всем эпизодам, которые публикуются, а может быть даже и по другим, которые следствие само строит, уголовные дела будут. Непосредственно в отношении вот этих вот сотрудничающих с администрацией осужденных, прежде всего. Кого-то из сотрудников наверняка, почти наверняка цепочка не дойдет высоко. Хотя в нашей практике 10 лет назад в Челябинске на скамью подсудимых сели 18 сотрудников пенитенциарной системы. Включая бывшего начальника ГГУФСИН Челябинской области генерала Жидкова. Все были признаны виновными за то, что избили как раз пришедший этап для того, чтобы их наказать. Там было 4 трупа.

Е. Альбац― Павел, к сожалению, у нас заканчивается эфир. Вы мне скажите, для того чтобы эта практика была остановлена, будут какие-то сделаны шаги или это бесполезно, потому что так на этом построена система?

П.Чиков― Все зависит от нас с вами, между прочим. От Осечкина, от Альбац, от Чикова, от адвоката Дмитриева. От других адвокатов. От потерпевших. Насколько мы будем упорны и настойчивы и добиваться возбуждения дел вследствие судов, приговоров, исков, новых эпизодов, новых обращений. Это, к сожалению, долгоиграющая история. Волшебства не бывает.

Е. Альбац― Павел, спасибо, мы должны уходить, к сожалению. Наше время в эфире подошло к концу. Я благодарю Владимира Осечкина и Павла Чикова за участие в этой передаче. Я думаю, что эта тема будет продолжена. Всего доброго, до свидания, пока.

Источник: Эхо Москвы, 11.10.2021